Далеко-далеко, на крайнем Западе, за песчаными пустынями, раскаленными летом и леденящими зимою, за непроходимым лабиринтом гор и ущелий, по которым бешено мчатся покрытые белою пеною горные потоки, за бесконечными соляными болотами, в которых невозможна никакая жизнь, высятся спокойные громады гор Кунь-лунь.

Горы эти, пустынные и дикие, без ручьев, без малейшего кустика или травки, отвесными голыми стенами поднимаются так высоко, что пронизывают несколько нижних небес.

Там, на горах, над девятью небесами, обитает Си-ван-му, царица всех бессмертных женщин, змей и всех существ женского пола. Прямо против Северной медведицы стоит дивной красоты город, окруженный огромной стеной в пятьсот верст длиной. На каждой из четырех сторон этой стены, обращенных на восток, запад, север и юг, высятся по три нефритовых башни дивной красоты. И только одни ворота ведут в этот чудный город. Посреди восточной стены на тысячу футов высятся ворота неизреченной красоты, изваянные из золота небесными художниками. Над воротами сверкает неземная чудесная жемчужина в тридцать чи (футов) величиной, и таинственный, волшебный, матовый^ блеск ее, сверкающий временами всеми цветами радуги, виден за пятьсот верст...

Великая Си-ван-му, или Цзин-му, «Золотая Матерь», окружена сонмом чистых небесных дев, стоящих от нее по левую сторону, и множеством невинных отроков - по правую. Они берегут сады богини, в которых растут гладкие персики. Чтобы они созрели, нужно девять тысяч лет; зато с течением тысячелетий в них зреет и накапливается чудесная сила: вкусивший их делается бессмертным...

Но ни один смертный не может проникнуть в золотые стены, окружающие эти сады: и лишь время от времени Великая Мать устраивает в третий день третьего месяца пышное празднество, «Пань-дао-*Цензура!*», на которое приглашает богов, духов, гениев и некоторых бессмертных, и тогда угощает их медом небесных пчел и персиками бессмертья.

Еще выше чудесного города Си-ван-му обитает великий Дун-ван-гун, или Юй-хуань-цзюнь, тот самый, которого простой народ зовет Мугунь. Это он ведет строгий учет всем бессмертным мужского пола. Когда-то он вместе с Цзинь-му был создан из эфира; ему был дан в удел Восток, а ей - Запад.

Но мелких дел людских они оба не касались: вся грязь земная была сокрыта от них нижними небесами, господами которых являются духи: дождя - Юй-ши, или Бин-и, и ветра - Фэн-бо, или Фэн-лянь. Они гонят тучи с места на место и орошают землю праведных. А людей, утративших добродетель, они наказывают: засуха или страшные ливни уничтожают все хлеба...

Им помогают богиня молнии Дянь-му и бог грома Лэй-гун. Как засверкает стройная красавица Дянь-му обоими круглыми зеркалами, которые держит в руках, как ударит Лэй-кун своим молотом в стоящий у края гор каменный барабан пятисот верст в поперечнике, так ничто живое не может устоять: даже утесы и горы рушатся в бездны, и заключенные в недрах гор духи выходят на свободу...

Все это творится ниже первых небес; выше же их царствует безмятежный покой и тишина в межнебесных пространствах, освещаемых во время празднеств небожителей таинственным священным сиянием владыки севера - Чжэн-убэй-цзи (Северного полюса).

Но выше, неизмеримо выше всех пиков Кунь-луня, и выше всех духов и богов, восседал великий бог Жу-лай Фо...

Не новый, пришедший из чужих стран, а великий, древний, истинный Фо восседал на лотосовом престоле. Руки его были сложены на чреслах одна на другой ладонями кверху: молодой лик, окруженный широким сиянием, был безмятежен; глаза опущены вниз, и небольшая выпуклость на лбу, имевшая форму глаза, излучала мерцавший свет мудрости.

Одежда не закрывала его груди, посреди которой такие же линии, как на ладони человека, волею Судьбы ясно начертали таинственный иероглиф «вань» - знак святости, мудрости, справедливости, бесконечной благости и великих таинственных знаний.

Великий Фо, «Господь, смотрящий с высоты» (Авалокитесвара) восседал на дивном троне из лотосов, испускавших небесное благоухание, и слова божественной мудрости лились из уст его. Бесчисленное множество духов в святом упоении, вне времени и пространства, внимали дивным словесам... Великая тишина объяла все и вся, и только святые глаголы, как перлы, катились из уст Премилосердного и утоляли духовную жажду бессмертных духов...

И вдруг раздался грубый, земной, неприличный звук, виновником которого был дух Бай-бян-фу (тысячелетняя белая летучая мышь) по имени Нюй Ту-фу... Владыка всех времен и миров прервал речь, все духи в ужасе замерли перед неслыханной дерзостью. И тотчас же вели кий дух Цзинь-чи-няо («Златокрылая птица»), тот самый, у клюва которого рождается чудесный изумруд, ближайший страж божества, ринулся на духа-святотатца. Во мгновение ока он растерзал его на куски, и бросил их, трепещущие, на землю.

Гневно, впервые за тысячу лет, взглянул Бесконечно-справедливый на горячего стража.

- Ты, Цзинь-чи-няо, как мог осмелиться не сдержать гнева и жизнь исторгнуть из тела такого же, как ты сам, духа? И лишь за слабость плоти, всем живущим присущую... Нет тебе больше места на небе - иди на землю и вместо духа Цзинь-чи-няо будь просто птицей Белым Орлом. Земной жизнью искупи свой грех горячности, и, очищенный, вернись сюда с закаленной волей!
Старинная китайская гравюра

Невыносимо тяжко сделалось Цзинь-чи-няо не столько от утраты своей духовной высоты, достигнутой им когда-то ценою тяжких усилий, сколько от услышанных им впервые гневных слов Всеблагого божества. А в тайниках его сердца, быстро начавшего незаметно для него самого терять духовное начало, уже родилось ощущение обиды. «Пусть бы, - думал Цзинь-чи-няо, - я пострадал из-за кого-нибудь другого, а то - из-за Летучей мыши, самого презренного из всех духов!»

Но у него не было времени долго размышлять - он камнем падал вниз, и земля быстро приближалась. Распростерши могучие крылья, он замедлил свой полет, и, описав широкий круг, сел на большой камень, нависший над рекой. Взглянул Цзинь-чи-няо вниз и видит свое отражение в воде: он уже не златокрылый дух, а простая птица, Белый Орел...

С возвращеньем на давно покинутую им землю он сразу попал под влияние ее сил, и земные чувства стали ему опять знакомы. Им овладел сильный голод... Оглянулся Орел - и видит, что неподалеку от него, согревшись в лучах солнца, сладко спит крупная речная черепаха. Хищный инстинкт тотчас проснулся в Орле, он взлетел над черепахой и с размаха убил ее ударом клюва по голове.

Через минуту от черепахи остался лишь панцирь ее, и Орел был сыт.

Но ничто не скроется от всевидящих взоров великого Фо...

- Белый Орел, - услышал низвергнутый дух в раскатах грома гневный голос Всемогущего, - ты снова совершил ужасное дело! Не будет тебе прощенья, покаты стократно не искупишь своей вины перед своими жертвами. Ты переродишься, и сердце твое останется таким же чистым и верным, каким было всегда; но за свои преступления в этой жизни ты понесешь испытания и наказания в будущей... И тотчас же Белый Орел заснул мертвым сном.

В этот же момент в город Ио-чжоу-фу, в семь Ио (читается также Юэ или Яо) родился мальчик, известный впоследствии под именем Ио-фэй.

Душа летучей мыши Нюй ту-фу также не блуждала в пространстве, а переродилась в тело девочки, которую после стали звать Ван-ши.

И съеденной черепахи душа также в миг смерти нашла себе новое пристанище - тело мальчика Цинь-гуй...

Все три ребенка выросли. Цинь-гуй сделался мужем Ван-ши, и у них родилась дочь-красавица. Благодаря богатству своих родителей, связям, а также своей пронырливости, Цинь-гуй получил доступ ко двору.

Молодой брат императора, увидев однажды дочь Цинь-гуя, увлекся ею и сделал ее своей женой.

Вскоре муж красавицы сам сделался императором и сделал своего тестя, Цинь-гуя, первым министром.

Но вот напали на Поднебесную враги, от которых единственной защитой оказался прославившийся на весь свет великий полководец Ио-фэй. Увидев его однажды, когда тот представлялся императору, Цинь-гуй и Ван-ши почувствовали к нему величайшую ненависть, которую они себе объяснить не могли... Их ограниченный ум не знал, что это - отголоски их отношений в прежних существованиях...

Министр и его жена решили погубить Ио-фэя. Жена императора, по наущению отца, наклеветала на героя. Его посадили в тюрьму и подвергли ужасным пыткам. Не довольствуясь этим, Ван-ши приказывала в своем присутствие раздевать зимой Ио-фэя донага, поливать водой и выставлять на леденящий ветер, а затем прикладывать к обнаженному телу раскаленные утюги; прикипевшее к металлу мясо отрывалось кусками... Словом, его подвергли мукам второго и девятого кругов ада, куда ввергаются убийцы.

Наконец Ио-фея умертвили. Душа его, очищенная страданиями, не нуждалась больше в земных перевоплощениях; она вселилась в тело отрока, неотступно следующего за самим Фо и держащего перед ним вазу с цветами му-дан, испускающими небесный аромат.
Старинная китайская гравюра

А душам Цинь-гуя и Ван-ши суждено в течение одного земного периода (80 000 лет) перерождаться в тела людей с самой несчастной жизнью, без права отдыха в теле животного, ибо жизнь несчастного человека гораздо тяжелее, чем несчастного животного... Так повествует предание.

А история о тех же лицах говорит следующее.

В провинции Хэ-нань, в уезде Тан-инь округа Сянь-чжоу, жил один состоятельный земледелец - удивительный человек, полный бессребреник. Все, что у него было, он отдавал тем, кто у него что-либо просил. Бывали случаи, что соседи захватывали у него куски земли; и даже тогда он не протестовал, а наоборот: в таких случаях он шел к местному начальнику, брал у него дарственную запись на имя захватчика, и возвратившись домой, посылал этот документ на землю обидчику...

Конечно, в конце концов ему и его семье частенько приходилось голодать.

Детей, то есть мальчиков, потому что девочки не идут в счет, у него не было. Но вот, наконец, после того как жена Ио помолилась богине Сунь Шэнь Нян-нян, подательнице детей, у супругов появилась надежда. И действительно, у них родился мальчик.

В самый момент его рождения над их домом долго вилась огромная птица - орел, который громко кричал; поэтому ребенку дали имя Фэй - что означает «летать», а впоследствии и прозвище - Пэн-цзюй.

Это было в 1103 году нашей эры.

Ио-фэй рос скромным, послушным мальчиком; как он учился - мы не знаем. Известно только, что он очень увлекался всеми известными тогда видами спорта. Он развил в себе такую физическую силу, что мог натянуть лук силою в 300 цзинь (почти 180 кг), а самострел - силою в 8 дан (460 кг). Но вместе с тем он внимательно изучал историю и все руководства по военному искусству.

В это время на севере Китай был вовлечен в тяжелую борьбу с вновь появившимся народом Чжур-чжэнями, или Нюй-жэньями, предками да-хуров. Ной-жэни, разбив Киданей, занимавших ранее Южную Манчжу-рию и Северный Китай, заняли их место и стали жестоко теснить китайцев. Последние терпели поражение за поражением, и наконец их император Цинь-цзунь, вместе со своим отцом, отрекшимся от престола императором *Цензура!*-цзуном, и многими сановниками (между которыми был министр Цинь-гуй и его жена Ван-ши) в 1127 году попали в плен к Нюй-жэням. Императоров они отправили в нынешний город Нингуту, где они впоследствии и умерли. Младшему брату императора, по имени Гоу, удалось бежать, и он вступил на престол, избрав столицей город Хан-чжоу. В истории он известен под именем Гао-цзуна.

Вот тогда-то Ио-фэй, не будучи в состоянии спокойно выносить несчастия отечества, бросил клич и, собрав отряд конных добровольцев в 500 человек, двинулся с ними против неприятеля.

Нюй-жэни, по-видимому, привыкли к легким победам, и презрительно отнеслись к такой ничтожному противнику. Но последствия этой небрежности были для них весьма тяжки. Ио-фэй разбил стотысячную армию Чжур-чжэней.

Эта необычная победа создала ему чрезвычайную популярность, и к нему стали со всех сторон стекаться добровольцы. Войско его, в котором он ввел строжайшую дисциплину, не знало поражений; враги теряли завоеванные провинции одну за другой, и он был сделан командующим одной из трех китайских армий, действовавших против Цзинь (так Нюй-жэни назвали свою династию и государство).

Тогда Е-чжоу, цзиньский полководец, решил применить против китайцев особое средство. Он предложил значительную сумму денег и свободу Цинь-гую и его жене при условии, если они всеми зависящими от них средствами будут стараться остановить успехи китайских войск и погубят Ио-фэя. Цинь-гуй согласился, получил свободу и сделался первым министром у Гао-цзуна.

Между тем армия Ио-фэя уже приближалась к цзиньской столице Хуан-лун фу.

Тогда Е-чжоу потребовал у Цинь-гуя выполнения его обязательства. Цинь-гуй, опасаясь раскрытия своего позорного соглашения в случае неисполнения требования Е-чжоу, послал приказание обоим военачальникам, командовавшим войсками на правом и на левом флангах театра войны, немедленно отступить. В центре остались лишь войска Ио-фэя. Но, несмотря на это, последний не прекращал военных действий. Тогда Цинь-гуй в один день послал к Ио-фэю 12 курьеров, одного за другим, с приказанием немедленно отступить, а императору донес, что Ио-фэй, его сын Ио-юань и зять Чжан-сян не желают больше воевать, а замыслили с помощью преданного им войска свергнуть императора с престола и посадить на него Ио-фэя.

Как только Ио-фэй прибыл в столицу, он тотчас же был вместе с сыном и зятем арестован и брошен в тюрьму.

Следствие, которое с великим пристрастием вели клевреты Цинь-гуайя, не дало никаких улик против Ио-фэя. На допросе, когда героя обвиняли в непослушании и вероломстве, он, по приказанию судей, должен был снять верхнюю одежду. И тогда все увидели у него на спине татуировку - четыре иероглифа: цзинъ чжун бао го, т. е. «всегда верный защитник государства». На вопросы о происхождении этих знаков Ио-фэй сказал, что их сделала его мать, когда он был еще ребенком, и что от этих знаков он никогда не отступит. Ничего не добившись, узников опять отправили в тюрьму.

Прошел целый год, и император потребовал наконец решения по делу Ио-фэя.

Так как затягивать дела больше было нельзя, то, по совету жены, Цинь-гуй решил умертвить своего врага. Ван-ши высосала сок из апельсина и в пустую корку вложила написанный Цин-гуйем собственноручно приказ тюремщику немедленно покончить со всеми тремя узниками.

Тюремщик, получив от первого министра апельсин, был поражен такой милостью. Но, разломав его, он понял, что таким необычным способом посылки приказа министр хотел сохранить тайну.

На другой день императору донесли, что заключенные неожиданно умерли.

Но слух об этом злодеянии проник к народ; образ любимого героя был окружен ореолом мученичества, и когда на престол вступил в 1162 году Сяо-цзун, приемный сын Гао-цзуна, то новый император постарался загладить грех своего предшественника. Он даровал родственникам Ио-фэя земли, а ему самому - пышный титул; останки его были перенесены в город Хан-чжоу и погребены на островке озера Си-ху, и над ним воздвигнут пышный мавзолей.

А Цинь-гуй и достойная своего мужа Ван-ши?

На том же островке, где покоится прах Ио-фэя, от могилы последнего тянется аллея из двух рядов изваянных из камня фигур людей и лошадей. При начале этой аллеи, по обеим сторонам входных ворот, в ограде, окружающей могильную площадь, в двух каменных клетках стоят вылитые во весь рост из чугуна коленопреклоненные фигуры со связанными сзади руками. С правой стороны - генерал Чжань-чжунь, покинувший Ио-фэя в критическую минуту, и один из клевретов Цинь-гуйя.

Слева - фигуры самого Цинь-гуйя и его жены. Их постигла кара, непредусмотренная ни историей, ни законом, ни создателями памятника: во-первых, именем Цинь-гуйя называется плевательница, а во-вторых, каждый китаец, приходящий к могиле Ио-фэя, считает своим долгом осквернить эти статуи, и кроме того, от прикосновения рук к грудям обнаженной до пояса статуи Ван-ши они блестят, как полированные.

«Будь верен всегда мне,
Как Ио-фэй государю», -

говорит девушка своему другу в одной китайской песенке.

«Мой розовый лотос, -
отвечает ей друг, -
Не будь ты похожа
На злую Ван-ши».